Зоя Ерошок: Великий русский поэт Наум Коржавин...

[VladRamm]

Великий русский поэт Наум Коржавин исполнил себе 85 лет

Я хотел быть поэтом. А не просто смельчаком


В коммунизм Коржавин верил долго. В саму идею верил. А в советских носителей этой идеи не верил. («Там ложь, как топь, и в топь ведет дорога. Но там толкает к откровенью стыд и стыд приводит к постиженью Бога».)

...Очень многие пошли за дьявольщиной самоутверждения. �? до сих пор туда ходят. Коржавин говорит: «Они думают, что можно продать душу дьяволу, а потом ее по частям выкупить. Но так не получается. Оттуда не возвращаются».

Моя сестра, учительница в Краснодаре, преподает детям историю по коржавинским стихам. Сестра говорит, что стихи Коржавина — это лучшие учебники по истории, в них время достоверно.

Ни к кому из начальников возлюбленного отечества Коржавин отродясь не подлизывался. А вот Горбачева ценил. Сегодня, когда кто-то кривится при упоминании имени Горбачева, Коржавин заводится: «�?нтеллигенция всегда стремилась уничтожить того, при ком у нее был шанс уцелеть».

Если в полтретьего или три часа ночи у меня звонит телефон, к гадалке не ходи — Коржавин. Беру трубку и слышу, как коржавинская жена Любаня кричит на всю бостонскую квартиру: «Эмма! Но у Зои же глубокая ночь!» �? прямо в и ж у, как Коржавин машет рукой, а меня спрашивает: «Деточка! Я не разбудил?» Вне зависимости — разбудил или не разбудил, счастливо улыбаюсь в предвкушении самого упоительного разговора на свете, часа на два, не меньше, но время пролетит незаметно, и текст, который мне предстоит услышать, — будет антибанален, плотен, упруг, и удельный вес слов какой-то другой…

В один из таких телефонных разговоров скажет: «Вот Сталин говорил, что скромность украшает большевика. Но скромность — не украшение. Скромность — это мудрость. Пока вы скромны — вы чувствуете свои размеры. �? других людей чувствуете, и весь мир. А как только начинаете думать, что вы — пуп земли, а все остальные — материал для истории, впадаете в большой соблазн».

А в другой раз Коржавин, из-за чего-то на журналистов рассердившись, кричал мне в телефонную трубку из Америки: «В Пастернаки все метите… Самовыражением занимаетесь… А с л ю д я м и (так и сказал!) никто не разговаривает… Я один должен, да?» �? опять чистая правда. Что есть наша профессия, как не умение разговаривать с л ю д я м и?! �? кому на фиг просто так надо наше самовыражение, если за ним нет откровения?

Крестился Коржавин только в 1991 году. Кстати, здесь, в Москве. �? вот однажды при друзьях стал размышлять, как предстанет перед Всевышним… Друзья сказали: «Да ладно, Эмка, тебе-то чего бояться, ты вон сколько стихов хороших написал!» Коржавин покачал головой: «Не-е-а, т а м гражданские заслуги не учитываются».

…Только что посмотрела очень хороший фильм о Коржавине (режиссер Павел Мирзоев, продюсер Леонид Перский ), но его пока ни на какой канал не взяли. Жаль. Потому что это фильм о ценностях не выживательных, а жизненных, о вещах не процедурных, а экзистенциальных.

...�?з телефонного разговора пять дней назад:

— Зойка, а меня в России помнят?

Помним.

***
Старинная песня,
Ей тысяча лет:
Он любит её, а она его – нет.

***
…Столетье промчалось.
�? снова,
Как в тот незапамятный год, —
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд…
Но кони – все скачут и скачут.
А избы горят и горят.

***
Все обойтись могло
с теченьем времени.
В порядок мог втянуться русский
быт…
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок спит?

***
Помним.

Он не делит людей на тех, кто его читает, и тех, кто не читает. Смееется: «У меня нет комплекса секс-бомбы».

Не любит выражение «простой человек». «Мы все простые перед Богом. Все мы живем. Все умрем. Всем нам нужны квартиры, тепло. А мы были воспитаны так, что даже в диссидентском кругу рассуждали: вот талантливый художник, а живет в восьмиметровой квартире… А если не художник? �? не очень талантливый? Ему можно жить вместе со своей гигантской семьей в восьмиметровой квартире, да? Как ни странно, такая диссидентствующая точка зрения подпирала официальную идеологию».

Обижается, когда его называют отчаянным спорщиком. Хотя спорить любит. Но знаменитая коржавинская полемичность — это уяснение истины. Простое естественное отталкивание от навязываемого.

Дико разозлился, когда в эмиграции пришли к нему брать интервью и говорят: «Ну вот теперь, когда все лучшие писатели уехали из СССР…» Стал кричать и топать ногами: «Почему вы считаете, что лучшие уехали?»

Часто повторяет: «Россия — страна квалифицированная и умная. Усталая. Но квалифицированная и умная».

В 1944 году девятнадцатилетним написал стихотворение «Зависть». Вы вдумайтесь: кому и чему завидовал советский мальчик! «Можем строчки нанизывать— Посложнее, попроще, / Но никто нас не вызовет на Сенатскую площадь.<...> Пусть по мелочи биты вы чаще самого частого, / Но не будут выпытывать имена соучастников. <...> Мы не будем увенчаны... / �? в кибитках, /снегами, / Настоящие женщины не поедут за нами».

Однажды я спросила его: «Через три года после того, как вы написали «Зависть», вам уже не было нужды завидовать декабристам? Все сбылось — арест, ссылка, снега, Сибирь?» Он сказал задумчиво: «Да». Потом рассмеялся, как мальчишка: «Однако нельзя сказать, чтобы я этому сильно обрадовался». �? тут же уточнил: «Меня п р о с т о посадили. Я не выходил ни на какую Сенатскую площадь. Никого не свергал. �? соучастников у меня не могло быть».

Посадили Коржавина за стихи. Опять же девятнадцатилетним писал: «Гуляли, целовались, жили-были… /А между тем, гнусавя и рыча, /Шли в ночь закрытые автомобили /�? дворников будили по ночам».

Восемь месяцев на Лубянке. Три года в сибирской ссылке.

«Теоретически я сознавал опасность. Но меня несло! Боялся другого. Я очень боялся, что мне аплодируют за смелость. А я хотел быть поэтом. Не просто смельчаком».

Зоя Ерошок - обозреватель «Новой»

Фото: Юрий Рост

http://novayagazeta.ru/data/2010/114/32.html

(Час назад я вернулся с торжественного празднования 85-летия Наума Моисеевича Коржавина (Эмки Манделя, как его называли сокурсники к моменту ареста, считая (по словам его соседа по койке в общежитии, Тендрякова) самым талантливым из современных) поэтов, пишущих на русском. Там были гости из разных штатов, звучали телеграммы из России (от очень достойных людей), и не только из России, люди разных возрастов: и ровесники или почти ровесники, и совсем молодёжь, читали его стихи, которые они любят... �? сам Коржавин прочёл своего "Последнего язычника". Вот это:

ПОСЛЕДН�?Й ЯЗЫЧН�?К
(Письмо из VI века в ХХ-й)

Гордость, мысль, красота - все об этом давно позабыли.
Все креститься привыкли, всем истина стала ясна...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я один не привык... Свою чашу я выпью до дна...

Я для вас ретроград. - То ль душитель рабов и народа,
то ли в шкуры одетый дикарь с придунайских равнин...
Чушь! рабов не душил я - от них защищал я свободу.
�? не с ними - со мной гордость Рима и мудрость Афин.

Но подчищены книги... �? вряд ли уже вам удастся
уяснить, как мы гибли, притворства и лжи не терпя,
чем гордились отцы, как стыдились, что есть еще рабство.
Как мой прадед сенатор скрывал христиан у себя.

А они пожалеют меня? - Подтолкнут еще малость!
Что жалеть, если смерть - не конец, а начало судьбы.
Власть всеобщей любви напрочь вывела всякую жалость,
а рабы нынче все. Только власти достигли рабы.

В рабстве - равенство их, все - рабы, и никто не в обиде.
Всем подчищенных истин доступна равно простота.
Миром правит Любовь - и Любовью живут, - ненавидя.
Коль Христос есть Любовь, каждый час распиная Христа.

Нет, отнюдь не из тех я, кто гнал их к арене и плахе,
кто ревел на трибунах у низменной страсти в плену.
Все такие давно поступили в попы и монахи.
�? меня же с амвонов поносят за эту вину.

Но в ответ я молчу. Все равно мы над бездной повисли.
Все равно мне конец, все равно я пощаду не жду.
Хоть, последний язычник, смущаюсь я гордою мыслью,
что я ближе монахов к их вечной любви и Христу.

Только я - не они, - сам себя не предам никогда я,
и пускай я погибну, но я не завидую им:
То, что вижу я, - вижу. �? то, что я знаю, - знаю.
Я последний язычник. Такой, как Афины и Рим.

Вижу ночь пред собой. А для всех еще раннее утро.
Но века - это миг. Я провижу дороги судьбы:
Все они превзойдут. Все в них будет: и жалость, и мудрость...
Но тогда, как меня, их потопчут чужие рабы.

За чужие грехи и чужое отсутствие меры,
все опять низводя до себя, дух свободы кляня:
против старой Любви, ради новой немыслимой Веры,
ради нового рабства... тогда вы поймете меня.

Как хотелось мне жить, хоть о жизни давно отгрустили,
как я смысла искал, как я верил в людей до поры...
Я последний язычник среди христиан Византии.
Я отнюдь не последний, кто видит, как гибнут миры.

�? жена его немножко иногда подсказывала ему. �? стихи сильные (это же про сегодня) и читал он сильно... - В.Р.)

[VladRamm]

Есть повод для праздника. 14 октября — день 85-летия несгибаемого таланта, чистого и острого, как клинок, Наума Моисеевича Коржавина, или Манделя (настоящая фамилия), или Эмки (для друзей).

Киевлянин Наум Мандель был внуком цадика и страшным нонконформистом. Его даже из школы исключили перед войной. В 1945 году будущий Коржавин (уже поэт) поступает в Литературный институт. Его соседями по комнате оказались Расул Гамзатов и Владимир Тендряков. В 1947-м, в эпоху борьбы с космополитизмом (интересно, был ли в тогдашнем МГБ какой-нибудь центр «К», как у нас центр «Э»; впрочем, и космополитизм, и экстремизм у этой трехбуквенной конторы всегда означали одно: инакомыслие), его арестовывают по доносу. За стихи. Это потрясло молодых литераторов, и Юрий Бондарев даже опишет этот арест в своей «Тишине». (Помните, как комсорг стращает Сергея Вохминцева такой ужасной развязкой? С приложением примерного текста стихов: «А там, в Кремле, в пучине славы, хотел познать двадцатый век великий, но и полуслабый, сухой и черствый человек». В 1956 году Коржавин выскажется уже сам, но круче: «Только чтить не годится и в кровавой борьбе ни костров инквизиций, ни ночей МГБ».)

Его судили по ОСО (Особое совещание при МГБ) и отправили в бессрочную ссылку как «социально опасный элемент». Сначала была Сибирь, потом (1951–1954 гг.) — Караганда. Солженицынский перевалочный пункт. ГУЛАГ тесен, особенно когда в него перемещается Парнас.

Бессрочная ссылка закончилась в 1954-м, а в 1956-м была реабилитация, и даже диплом Литинститута — в 1959-м. Его публиковали в «Тарусских страницах» и в журналах, выходили сборники стихов. Однако мира под березами с властью у Наума Коржавина не вышло. Сталинизм осудили многие поэты, но он в 1957 году разочаровался в коммунизме и стал законченным антисоветчиком. Его стихи не столько порхали голубями в подцензурных изданиях, сколько буревестниками летели в самиздат.

Как он ощущает себя в СССР? «Романтика, растоптанная ими, знамена запыленные — кругом… �? я бродил в акациях, как в дыме, и мне тогда хотелось быть врагом». Вот такие настроения в оттепель, а ведь это разрядка, передышка. Но не для него. Слетал Гагарин в космос, и снова Коржавин идет против течения. «Москва встречает героя, а я его — не встречаю... А впрочем, глядите: дружно бурлит человечья плазма. Как будто всем Космос нужен, когда у планеты — астма. Гремите ж вовсю, орудья! Радость сия — велика есть: в Космос выносят люди их победивший Хаос». До расстрела демонстрации голодных рабочих в Новочеркасске оставалось чуть больше года… В 1965 году Коржавин участвовал в движении защиты Синявского и Даниэля. Потом — Галанскова и Гинзбурга. В 1968-м они с властью схлестнулись из-за Чехословакии. Печатать Коржавина перестали совсем и стали таскать на допросы в прокуратуру. Его заявление на выезд было аргументировано так: «Нехватка воздуха для жизни».

«Куда мне разлюбить свою страну! Тут дело хуже: я в нее не верю. Волною мутной накрывает берег. �? почва — дно. А я прирос ко дну». В 1974 году Коржавин обосновался в Бос***тоне, писал в «Континент», боролся с советской властью, с западными «друзьями СССР», со всеми формами социализма и «революционными движениями». Полемизировал с Бёллем. Во второй половине 80-х приехал в СССР, выступал в Доме кино, был восторженно принят и сказал неожиданное: «Я им не верю».

Старый, тертый зэк. Не верил, не боялся, не просил. Во глубине бостонских руд хранит гордое терпенье. А вот что будет со «скорбным его трудом» и «дум высоким стремленьем»? Александр Сергеевич, мне бы ваш оптимизм!

http://newtimes.ru/articles/detail/28629/